Наш преподаватель Драмы и Музыки, Мириам Харат, делится опытом переезда и поиска своего места в Израиле. Оригинал статьи на шакшука.ru.

«Я люблю свою работу» – фраза, которую каждая московская девочка-менеджер считает обязательной в написании любого поста о своей работе. Если покопаться в Фейсбуке и пройти по хэштегу «ялюблюсвоюработу» девочки предстанут перед вами во всей своей красоте. Ну как же, нужно непременно сообщить миру, даже не так — Миру — о том, что у тебя самая интересная работа, лучший на свете коллектив и, конечно же, умопомрачительное начальство. Смеюсь? Нет, скорее умиляюсь. Сама была московской девочкой. Впрочем, какой была, такой и осталась. Смех смехом, а ген пальцем не раздавить, интеллигентность не выкурить, московскую восторженность не убить.

Когда я переехала в Израиль, а это случилось полтора года назад, меньшее, на что я рассчитывала, это в ближайшие несколько лет найти работу, удовлетворяющую моим московским запросам. Запросы не Бог весть какие, но в условиях эмиграции на первых этапах довольно сложно воплотимые. По рассказам тех, кто уехал 20 лет назад, я переезжала с представлением, что эмиграция – это немного про пострадать в начале, чтобы потом было хорошо. Я честно приготовилась страдать. Найти сразу работу, которая хоть сколько-нибудь была похожа на то, чем я занималась в Москве, я не мечтала, поскольку любой вид интересующей меня деятельности так или иначе связан с языком и культурой, поэтому через несколько месяцев акклиматизации, с филфаком за плечами и десятилетним опытом работы, связанным с культурой и образованием, я смело пошла работать овощерезкой на кухню в один довольно известный ресторан на севере Тель-Авива. Энтузиазма хватило на год, ровно до того момента, как я поняла, что начинаю страдать. Через пять минут после осознания, что боевой запал пропал, а на выходе остались совсем не эстетичные порезы на пальцах и грязь под ногтями, а поварская форма даже после стирки продолжала пахнуть кухней, я подошла к начальнику и сказала: «Я увольнаюсь». Я поняла, что страдать в новой жизни, начатой с белого листа, я не собираюсь, даже если тут такая традиция.

Мне перезвонили через 10 минут после того, как я отправила резюме. Гимназия ищет таланты. Кажется, это про меня. В телефонной трубке зазвучала красивая русская речь. «Свои», — подумала я. Мне подробно рассказали о создателе, истории, географии, подходе. Звучало все очень красиво и заманчиво, но, будучи барышней опытной, я приготовилась к подвохам. После короткого разговора с директором мне назначили скайп-интервью с руководителем творческого направления (а я предлагала себя в качестве учителя музыки и драмы). Затем мне назначили скайп-интервью с руководителем творческого направления филиала гимназии в Париже. Через какое-то время мне перезвонили и сказали, что мне осталось пройти всего одно интервью – с основателем всей этой истории. Степень серьезности подхода к подбору учителей с каждым последующим интервью меня все больше и больше подталкивала к мысли, что, кажется, я попала в правильное место. Интервью продлилось минуты три. Мне задали вопрос насчет фамилии (крест, который я гордо донесла до заключения брака и радостно скинула) и попросили немного рассказать о себе. Я начала с конца и стала довольно быстро продвигаться к году рождения. На фразе «А закончила я 67-ую гимназию в Москве, класс Льва Соболева» меня остановили и сказали: «Все с тобой понятно, даже время на тебя не буду тратить, у меня еще много скайпов сегодня».

Восторженные посты про работу я уже давно не пишу, но мои коллеги не дадут мне соврать, что каждый раз после учебного дня я влетаю в учительскую и восклицаю: «Как же все-таки я люблю эту работу». Это уникальное чувство, которое испытывает далеко не каждый репатриант на втором годе своего восхождения. Осознавая это, начинаешь ценить то, что имеешь, еще больше.

Возникает резонный вопрос. Школа, дети, образование, ничего нового. К чему такие сантименты?

На дворе май, мы трудимся с сентября. На моих глазах дети, не понимавшие ни слова на русском языке, не только стали понимать, но и говорить на нем. Пятилетние дети просят меня на каждом уроке снова поставить Франца Листа в исполнении Виктора Борге, наш любимый инструмент – орган, и вообще мы давно образовали свой оркестр ударных инструментов, которые сделали сами. Мы умеем правильно дышать, трудимся над буквой Р и Ы, и у нас от зубов отлетает скороговорка про трех китайцев. Мы уже начали готовить наш спектакль для годового концерта, многие из нас побороли страх, мешавший нам расправить плечи, выпрямить спину и с уверенностью посмотреть вперед. Мы учимся взаимодействовать друг с другом в заданных условиях, чувствовать локоть соседа и двигаться вместе.

Думаете, это я только про детей? Это я про каждого, кто сюда приходит вне зависимости от его статуса. Маша, наш директор, иногда подходит ко мне между уроками и тихо говорит: «Главный ученик – это я». А я могу сказать, что главный ученик – это я. И уверена, что все учителя, которых ювелирно допрашивали на нескольких интервью, могут сказать то же самое и про себя. Это может работать только так и никак иначе. Если ты не развиваешься, ты плохой учитель. Хотя каждый раз, когда я вижу, что творят мои коллеги, я думаю только о том, насколько повезло тем детям, которые попали к ним на уроки.

А еще мы танцуем буги-вуги в конце рабочего дня.